Эвери снова обрел дар речи:
— Но ведь, если вы бессмертны, вы не можете умереть.
Гермафродит улыбнулся:
— Бессмертие было достигнуто ценой потери продолжения рода. Мы не умираем от старости. Но мы бессильны против случайной смерти. Несчастный случай — наш непобедимый враг. Еще три-четыре тысячелетия, и мы вымрем. Поэтому мы решились на эксперимент. В результате теперь мы уверены, что в этом секторе будет только одна раса, которая получит возможность достичь звезд. Другая разумная раса, те, кого вы называли золотыми людьми, обитатели пятой планеты Альфа Центавра, будет задержана в своем развитии. Земляне станут нашими преемниками.
Вы станете нашими преемниками не потому, что вы превосходите других силой, ибо сила не есть превосходство, и не потому, что превосходите интеллектом, ибо это тоже не имеет большого значения. Но из сорока групп, размещенных на двадцати островах этой планеты, выжили тринадцать групп землян и шесть групп жителей пятой планеты Альфа Центавра — остальные истребили друг друга в сражениях. И те, кто остался в живых, выжили не потому, что были сильнее, — хотя сила им была необходима, — а потому, что сумели обрести иную высшую силу, которую вы называете состраданием.
Из тринадцати групп землян девять, включая, как мы видим, и вашу, приняли решение остаться на Арктуре-4. Все шесть уцелевших групп другой расы захотели вернуться на свою планету…
Сострадание и тяга к творчеству. В конце концов, это единственное, что вам нужно. Возможно, когда-нибудь вы или другие земляне сумеете пересечь моря Арктура-4 и объединитесь. Вы принадлежите к разным этническим группам. Возможно, в далеком будущем здесь образуется новая многонациональная культура. И это может стать интересным экспериментом…
А сейчас мы покидаем вас и оставляем вам в дар эту планету. Она ваша. Может быть, через одно или два поколения мы вернемся, чтобы понаблюдать, в какую сторону вы развиваетесь. А теперь прощайте.
Четыре одинаковых гермафродита одновременно подняли вверх левые руки жестом, напоминающим приветствие древних римлян.
— Подождите! — в отчаянии крикнул Эвери. — Мы хотим знать больше! Мы так многого не понимаем!
Гермафродит заговорил снова. В голосе его, казалось, слышался сдерживаемый смех:
— Это дом. Это сад. Это мир, где ты будешь жить, взрослеть и учиться. Это мир, где ты узнаешь достаточно, но не слишком много. Это жизнь. И все это — твое.
Снова послышался низкий гул, словно жужжали мириады пчел. Затем жужжание прекратилось. И четыре существа слились в огромный огненный шар.
Затем сфера задрожала и медленно, переливаясь жидким золотом, покатилась к Эвери, Тому, Барбаре и Мэри.
Все четверо бросились прочь.
Сфера перекатилась через пишущую машинку, которая вовсе не была пишущей машинкой. И там, где она прошла, не осталось ничего.
Послышался сухой треск — словно разбили тонкое стекло — и сфера исчезла. Остались лишь море, небо и песок.
И четверо людей, похожие на лунатиков, на детей, которых разбудили, но они еще так и не проснулись по-настоящему.
Том глубоко вздохнул и отер пот со лба.
— Господи! — пробормотал он. — Господи, Боже мой! Теперь уж я, пожалуй, ничему не удивлюсь. Что нам теперь делать? И что мы можем сделать?
— Не в этом дело, — задумчиво сказала Мэри. — По-моему, дело даже не в Них. Они только и могут, что говорить о бессмертии, об ответственности, о квадрантах. Это не имеет значения. Во всяком случае для меня… Главное, это то, что мы вместе. Этого достаточно.
— Да, — сказала Барбара, взяв Эвери под руку. — Этого вполне достаточно. Я не знаю, чего они там достигли, да и не желаю знать. Но они дали нам возможность обрести друг друга и самих себя. Это меня устраивает.
Эвери улыбнулся:
— А меня не устраивает.
Но разочарование, отразившееся на лице Барбары, исчезло, когда он сказал:
— Найти друг друга, конечно, очень важно, но это только начало. Теперь мы должны строить. И не дом и не деревню, даже если у нас будет много детей. Не удобную жизнь для четверых на маленьком острове. А то, что обычно абстрактно называют цивилизацией… Черт с ними, с этими сверхлюдьми! Мы постараемся разобраться в том, что они наговорили, как-нибудь вечером, когда нам будет нечего делать. Но если то, что они сказали, правда и на этой планете есть еще другие люди, нам придется строить лодку. Тогда, наконец, мы сможем объединиться с ними.
— Ох, — вздохнула Барбара, — давай лучше подождем, пока они сами не приплывут к нам.
Эвери ласково провел рукой по ее волосам:
— А что, если и они так рассуждают? Ладно, пошли завтракать. А потом выберем подходящее место для дома — для первого дома.
Когда они вернулись во Второй Лагерь, Эвери снова принялся размышлять о Них. Несмотря ни на что, ему казалось, что в Их облике было что-то знакомое, то, что он уже видел прежде.
И вдруг он понял, в чем дело. Он уже видел прежде это лицо — четыре лица в одном — и эту улыбку…
Он видел их за семьдесят световых лет отсюда, очень давно, в школьном учебнике географии.
Улыбка на лице сфинкса…
Он помогал Барбаре собирать фрукты для завтрака, и радостное смущение переполняло его душу.
Солнце стояло еще довольно низко, но все предвещало жаркий день.
И, может быть, вместо того чтобы искать место для дома, ему лучше написать еще одну картину.
И, может быть, пока он пишет, он придумает, как построить лодку…
СОМНИТЕЛЬНАЯ ПОЛНОЧЬ
ГЛАВА 1
Сначала была боль, а потом, после осознания боли, стая темных теней, бьющихся бесшумными птицами, промелькнула в кромешной тьме. Потом появились туманные образы и с их возникновением — неясное осознание собственного «я». И опять видения, бессмысленные, плывущие мимо, пока вдруг не появилось чувство реальности.
В отдаленных сумерках сознания память вспыхнула, как колеблющееся пламя свечи. Он зачарованно смотрел на этот огонек, потрясенный огромным значением того, что он жив.
Из тумана выплыло лицо девушки, и он его узнал. Это была Кэйти, такая, какой он ее впервые увидел. Она подошла ближе и улыбнулась. На ней была полосатая блузка, а в руках стопка документов. Они тогда встретились в первый раз — он устанавливал теплообменник в учреждении, где она работала.
— Привет, — сказала Кэйти. — Хочешь кофе?
— Конечно. Еще как хочу. — Но это был не его голос. Это был голос призрака.
Кэйти повернулась и исчезла. Вскоре она вернулась с двумя дымящимися чашками кофе. Призрак поблагодарил и поведал, что зовут его Джон Маркхэм, ему 22 года, живет он в Лондоне всего несколько месяцев, а родом из Йоркшира, любит Бетховена и Гершвина, шахматы и музыкальные комедии, а еще он сказал ей, что когда-нибудь полетит на Луну.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});